"Интеллигент обязан оставаться мыслителем, в этом его социокультурное назначение, его обязанность в обществе. Интеллигент всегда обязан обществу, его обязанность состоит в том, чтобы понимать, познавать и строить новые образцы."
Г.П. Щедровицкий
И тогда же я говорил и был твердо убежден в том, что фактически ресурс достаточно грамотных людей, способных занимать руководящие посты, уже исчерпан, что партия на самом деле съела свою верхушку, и потому следующим важным шагом, который должен был быть сделан в ближайшие два-три года, станет разоблачение этого механизма, для того чтобы он не мог повторяться, построения ретроспективной версии того, что было, и желание повесить всё на Сталина и каким-то образом оградить себя от повторения подобного.
Вот это, наверное, было самым важным моментом в том плане, который я выделял. Такого рода прогнозы и понимание того, что будет происходить, были теснейшим образом связаны с проблемой самоопределения – мы обдумывали это постоянно и задавались одним вопросом: а что это означает для нас, для меня? И как я должен вести себя и действовать, чтобы моя жизнь и работа были осмысленными? И тогда я снова и снова отвечал себе, что определение принципиальных линий остается прежним, и что как бы ни разворачивалась политическая ситуация, область моей работы лежит вне политики, она касается значительно более глубинных механизмов.
И вот в этом, наверное, и заключается самое большое и принципиальное различие между Зиновьевым и мною – и в самооценке, и в самопонимании или оценке всего того, что происходило. Конечно, на эти мои соображения уже накладывается продуманное за эти 30 лет, но при этом я фиксирую здесь то, что осознавалось и мыслилось мною уже тогда. Наверное, самое главное, что здесь должно быть выделено и что потом непрерывно подтверждалось и развивалось – это то, что я придавал чисто политическим и социально-классовым отношениям второстепенную роль по отношению к традициям и культуре жизни народа.
Первую фазу всего этого гигантского социального и социокультурного эксперимента я понимал не в аспекте политических или социально-политических отношений, а прежде всего в аспекте разрушения и ломки традиционных форм культуры. И я уже тогда был твердо убежден, что путь к дальнейшему развитию России идет, прежде всего, через восстановление и воссоздание культуры – новой культуры, ибо я понимал, что восстановление прежней культуры невозможно.
Именно тогда, в 1952-м году, я сформулировал для себя основной принцип, который определил всю дальнейшую мою работу и жизнь – для того, чтобы Россия могла занять свое место в мире, нужно восстановить интеллигенцию. Смысл своей работы я видел в том, чтобы всячески, по всем линиям, по всем возможным формам способствовать восстановлению интеллигенции. И для себя я решил, что остальное, включая вариации, коллизии социально-политической жизни, никогда не должно меня интересовать, я никогда не должен выходить на уровень прямого участия в этом. Что назначение и смысл моей работы, в том числе как философа, как социального мыслителя, как логика и методолога – состоит лишь в развитии средств, методов и способов, и форм мышления.
И что жизнь моей работы должна заключаться в том, чтобы выискивать людей, способных осуществлять эту работу, и создавать условия для их жизни, для их развития.
И вот здесь, наверное, требует обсуждения другой очень интересный вопрос, но уже обсуждения с точки зрения сегодняшнего дня. Я думаю, что огромное принципиальное различие, которое уже тогда было между Зиновьевым и мной, состояло в том, что моя позиция была социально-стратово очень резко определена.
Если говорить в вульгарных социологических терминах, я был сыном своего класса – класса партийных работников. У меня было прошлое – прошлое, которым я гордился, причем это было не просто советское прошлое, а прошлое, захватывающее, по крайней мере три-четыре известных мне поколения. Прошлое моего отца и моей матери, которое обязывало меня вести себя определенным образом. Вместе с тем, это прошлое, которое я понимал как прошлое русской интеллигенции, создавало для меня ясную перспективу будущего.
И вот то, как я себя тогда, в 1952-м году, мыслил, как я понимал смысл своей жизни и работы, не изменилось у меня до сих пор – я действительно до сих пор мыслю себя идеологом интеллигенции, идеологом, если можно так сказать, культурной, культурологической, культуротехнической работы.
И в этом смысле моя позиция является сугубо элитарной. Мне тогда, уже в 1952-м году, казались бессмысленными демократические установки русской интеллигенции. Установки, которые выражались в слезах по поводу жизни народа, условий его существования, в заботах и стонах о народе.
И тогда же, в 1952-м году, я сформулировал принцип, которого придерживаюсь и сейчас – каждый должен заботиться о себе. В первую очередь о себе, как культурной личности. И в этом состоят его обязанности, его обязательства перед людьми. Каждый отвечает за свое личное поведение: не будь подлым, не приспосабливайся к условиям жизни; наоборот, постоянно сохранять неколебимыми принципы и позицию, бороться за сохранение принципиальности в любой ситуации. И в этом, еще раз повторю, состоит моя социально-стратовая позиция.
Я полагал и полагаю сейчас, что, как бы ни менялись социально-политические условия, человек может оставаться мыслителем. Интеллигент обязан оставаться мыслителем, в этом его социокультурное назначение, его обязанность в обществе. Интеллигент всегда обязан обществу, его обязанность состоит в том, чтобы понимать, познавать и строить новые образцы.
И это было как бы завещание и моих родных, и моей страты. Я обязан был перед всеми теми, кто погиб, кто был уничтожен, продолжать эту линию.
И поэтому у меня было совершенное и ясное будущее. Оно опиралось на видение истории России и истории других стран мира. В этом я черпал поддержку, основание и силу для своей позиции. Я понимал, что история есть естественный исторический процесс, что люди, отдельные люди, так же, как и отдельные страны, не вольны в выборе условий существования, они не выбирают ситуацию, а долг человека жить активно, продуктивно и осмысленно в любой ситуации, как бы она ни сложилась и какой бы она ни получилась.
Я не случайно ссылался на идеи братьев Стругацких…» – Кстати, хочу сказать, что в Ленинграде мы жили на одной площадке ***, – «…что и я, и все мы, то есть, принадлежащие к страте интеллигенции, все же являемся членами группы свободного поиска. Иначе говоря, мы живем в условиях огромного социального эксперимента, который проходит в мире, и обязаны выполнять свою функцию в такой же мере, как и тысячу лет назад, в такой же, как и через тысячу лет в будущем. Это инвариант жизни моей и мне подобных.
И в этом смысле я считаю себя оптимистом. И у меня такое ощущение, что я всегда был оптимистом, поскольку любая ситуация, какой бы страшной она ни казалась, и какой бы страшной она на деле ни была, воспринималась мною как материал, который надо понять и который надо по возможности ассимилировать.
Мне были очень близки слова Маркса, и я повторял их с юношеской задорностью, повторял столько раз и так верил в эту идеологию, что она определила все остальное: «Жизнь – это борьба, борьба за саму жизнь».
В силу этой установки, я, в принципе, не мог быть пессимистом и не мог не иметь будущего, все мне представлялось наивно так и очень просто: поставленным на место и очевидным, и никаких колебаний, отклонений здесь не могло быть, что бы ни происходило кругом».
Фрагмент текста из книги Г.П. Щедровицкий
«Я всегда был идеалистом»
Свежие комментарии