Из личного архива Березкина Юрия Михайловича
Г.П.: Вопрос о форме и содержании – один из самых сложных в философии, логике и методологии. Имеет огромную традицию и до сих пор остается непроясненным. Поэтому неудивительно, что в первый же день мы с этой проблемой столкнулись, сильно запутались и до сих пор никак не можем разобраться. Хотя дело не только в сложности вопроса, но и в особенностях тех позиций, которые занимают дискутирующие стороны – поскольку у меня ощущение, что Сергей Валентинович (Попов – ЮБ) не хочет, чтобы это было демонстративно прояснено.
Итак, различение формы и содержания было предметом большой гордости Аристотеля, и он, сделав это основательно, наверное, считал себя автором этой категории, конструктором ее и считал само это различение величайшим достижением европейской философской мысли.
Наверно так оно и есть. Но что мне здесь важно? То, что в дискуссиях последних 60 лет и, как ни странно, в рамках марксизма это было продвинуто больше всего. А именно в марксистской эстетике. Итак, в 20-е годы, в период РАППа получило распространение вульгарное и примитивизирующее представление о якобы самостоятельном и "чистом" существовании формы и содержания. Я бы сразу оговорился, что "чистая форма" и "чистое содержание" могут быть, если мы работаем в рефлексивных метапланах. Мы там про них говорим, и они есть: "вещи (или предметы) мысли", как говорят англичане. Чистая форма и чистое содержание..., но если вы находитесь в этой рефлексии, оснащенный соответствующим специализированным мышлением (т.е. вы берете эти логические категории Аристотеля и предполагаете, что может существовать форма без содержания и содержание без формы), то такое может быть. И это было задано в РАППе. И начались эстетические формы без содержания, и содержания, не обличенные в эстетические формы. Это как бы предел разделения в мысли. Предел, который могла дать только российская интеллигенция, жившая на формалистической эстетике, в формалистическом литературоведении и т.д. Это такой уровень абстракции, для которого прагматичные американцы, немцы и прочие – просто не подходят. Им этого не нужно. Да они этого, одновременно, и не могут. Поэтому, когда мы рассматриваем игру, категориями формы и содержания надо пользоваться с предельной осторожностью. И говорить, что нечто "содержательно" или "бессодержательно" тоже надо с предельной осторожностью. Поскольку в реальной жизни никаких “форм” и никаких “содержаний” и быть не может. Ибо там все со всем. Там содержания всегда оформлены и формы содержательны. В мысли не бывает тоже форм без содержания. Это в рефлексии можно выделить "чистые формы" и "чистые содержания". И работает это только в действительности метарефлексии.
Реплика: Но они могут существовать в мышлении до того, как выделишь?
Г.П.: А вот этого никогда не бывает и быть не может. Поскольку там содержание всегда оформлено, а форма содержательна. Не в связке они существуют, а они – неразделимы. А поэтому ответить на вопрос, с чем вы имеете дело: с формой или содержанием? с формой без содержания или с содержанием без формы? – вы не можете. И если у вас нет этой изощренной техники рефлектирования и соединения рефлексии с мыслью и категоризации рефлексии, то лучше, если вы про это вообще не говорите. И я бы вводил здесь административный запрет и брал бы гигантский штраф за употребление этих терминов без понимания. (Я ведь понятно говорю, Сергей Валентинович?). Я понимаю ваш контекст. Но вы дали повод для подробного обсуждения. А этого делать нельзя.
В реальности этого нет и не бывает. И доказать этого нельзя. А вот когда вы выходите в логическую позицию... А я ведь утверждаю, что это специфические категории логики и логического подхода, причем логического подхода, который противостоит гегелевскому философскому подходу. И меня ведь здесь потрясает то, что дискутирующие здесь не знают, что в 60-е годы этот вопрос был самым острым в столкновении двух работающих групп в истории советской философии: группы ММК и группы Ильенкова. И разыгрывалось это очень интересно на II симпозиуме по методологии науки в Киеве. Когда Копнин выступал примерно с тем, c чем выступаю сейчас я (хотя я тогда был его оппонентом), он говорил: “Нет формы без содержания и содержания неоформленного. И это есть принцип диалектики”. Да, так оно и есть. И тогда возник очень интересный вопрос. Я приведу его в формулировке Копнина. Он сказал: “Cодержательно-генетическая логика есть формальная дисциплина. На пределе формализма”. И это верно. И в этом плане идея содержательной логики, идея содержательно-генетической логики – есть формальная идея. Идея, работающая на чистых формах, вот в том смысле, как мы сейчас обсудили.
Итак, есть мысль. И эта мысль есть всегда единство того и другого. И выделить там содержание или форму нельзя. И здесь надо работать на этом гегелевском принципе, что всякое содержание оформлено. И это есть практическая позиция. За исключением узкой группы специализированных позиций, а именно логиков. Или вариантов логиков – правовиков и эстетиков. Поскольку, и право, и эстетика – суть лишь вариации логики.
Так вот, когда вы выходите в логику, там вы можете работать с "чистой формой" или "чистым содержанием".
И если вы принимаете тезис, который я вчера провозглашал, что сущности существуют сами по себе – и это и есть реальное существование, то вы можете сказать, что есть формы и есть содержания. И их дальше обсуждать: какие они? – чистые формы и чистые содержания. Но в практической жизни, при обсуждении игр, пользоваться этими категориями нельзя. Они – непрактичны!
А в логике это надо развивать дальше. И Кант был здесь прав (и в этом его гениальность), а Гегель оказался несостоятельным. И неокантианцы все это в конце XIX – начале XX в. воспроизвели: надо двигаться дальше и до бесконечности описывать чистые логические формы, чистые логические содержания чистых эстетических форм. Наращивать их и знать, что это есть определенные отсеки, в которых все по-другому, нежели в мире практического анализа.
Нам нужен плюралистический, популятивный мир. И в этом смысле схема Петра (Щедровицкого – ЮБ) очень даже интересна. Т.е. позиции, которые он обозначил, определяют направления. И эти позиции должны знать, что в конце будет. И растягивая в том или ином направлении, мы должны видеть, куда же мы идем: что там в этой фокусировке? Или в этой фокусировке? И тогда мы можем выходить к чистым сущностям, чистым формам, которые существуют в идеальном мире. В идеальном мире! А в реальном мире такого нет. Нет машины, которая была бы бесформенной (“автомобиль”, я имею в виду).
А когда вы начинаете обсуждать средства, вы делаете следующий предельный ход. Вы теперь берете и все это выворачиваете через схему акта действия. Или мыследейстовования. И средства существуют только в схеме акта действия. Средства – это то, что я ухватил в руку. Микрофон – сам по себе не средство. А если я надел очки и начинаю елозить по тексту, я использую очки как средство. Значит, говоря о чем-то как о средстве, я произвожу погружение этого нечто в структуру акта действия, и выворачивание на этом фокусе структуры акта действия. И если вы не контролируете природу этих операций и те процедуры, которые осуществлял Сергей Валентинович. и которые были основанием его суждений, то понять ничего невозможно. Это же самое трудное: предельное абстрактное мышление. Это – случаи пропускания чего-то через "игольное ушко", разворачивание пропущенного через "игольное ушко". И снова свертывание назад, в ту же "дверочку", из которой вы это вытащили. Голову сломаешь! А потому, говорю я, лучше этим не злоупотреблять.
…А между "формой" и "морфологией" – никакого соотношения нет. Хотя, вроде бы, по этимологии слова близки. Но тут начинаются невероятно сложные вещи. Где-то в 60-е годы стимулированный дискуссиями по психолингвистике, я написал такие тезисы (которые, вроде бы, даже опубликованы, хотя никогда не видел опубликованными): "Смысл как материал мышления". И вроде бы это есть факт нашей жизни.
...Для некоторых различение "смысла" и "содержания" – новость. В 74 году я это опубликовал в статье "Смысл и значение" в сборнике "Проблемы семантики". Там должно было быть продолжение про содержание. Я даже набрался окаянства и даже написал заявку на такую книжку "Смысл, значение и содержание". Но я с этими идеями не справился. И прописать это в виде книжки не смог. Хотя соображений много, и они мне кажутся верхом тончайших измышлений, которые когда-либо были в философии. Но повторяю, такая тонкость, где все время все рвется, когда производишь тончайшие перефункционализации.
А "морфология" для нас сейчас – из парадигмы системного анализа. Там есть слой (или действительность) процессов, действительность связей и структур связей, действительность функциональных определений (фокусов структуры), затем морфология (организованность материала) и материал. И я бы рискнул сказать, что категория "морфологии" теперь поставлена в актуальный для нее (этой категории) ряд. И мы ей нашли место. И даже можем теперь объяснить, что такое морфология в биологии и откуда она там взялась. И что такое морфология в чистом системном анализе и почему она применяется всюду, без различия предметных областей. Но это категориальная парадигма системного анализа: тут она, морфология, проста и понятна. А вот та "морфология", про которую говорите вы, – я отвечаю очень просто: этого просто нет, это фантом. Все, что было в истории реального, связанного с морфологией, решается в этой системной парадигме. Это были, если хотите, зародыши системного анализа. И ничего больше. Такая у меня точка зрения на этот счет. И вроде бы в других смыслах употреблять термин морфология не надо.
А.П.(Зинченко): Для меня это – разговор о бессмысленности употребления понятия "содержания" применительно к отдельной игре как игровой форме.
Г.П.: Во! Я что и утверждал. Вы правильно поняли. Я все время смотрю на Сергея Валентиновича. и, видимо, так выразительно и неприятно смотрел, когда все это говорил, что он ушел. Бессмысленность употребления. Точно! И безответственность употребления. Поскольку на практическом уровне все ясно и понятно. У каждой игры есть свое тематическое содержание.
Кстати, еще одно историческое замечание. Олег Игоревич Генисаретский настаивал на том, что нужно вводить “типы содержаний”, например, тематическое. И обсуждать по типам, а не “содержание вообще”. И в этом тоже было одно из направлений выхода из ситуации. У каждой игры есть свое тематическое содержание. И вот, когда вы тему игры сформулировали, например, рязанская игра "Перспективы развития агропрома. Социокультурный аспект и т.д.", вы задаете совокупность аспектов и в этих аспектах фиксируете содержание. Т.е. содержание существует только в аспектном представлении (на этих досках). А дальше начинается какая-то ерунда. И если мы введем различение "смысла" и "содержания" и будем ими пользоваться четко, то все станет на свои места. Каждая игра – осмысленна. Хотя у смыслов есть свои проблемы: они ведь связанны с позиционерами. И в этом смысле Сергей Валентинович очень четко говорил. Он говорил: "С позиции организатора..."
"Смысл" – есть. И "смысл" – это то, что понимается. Ну так, как я это описывал в статье 74 года. Есть процессы понимания и опорные точки процессов понимания, образующие структуру. И есть смысл. Вот, если мы теперь "содержание" хотим прорисовать, мы должны наметить эти аспекты, выложить N листочков, на которых эти "содержания" будут существовать. Ибо "содержание", говорю я, всегда "задается знаковой формой". Вам надо эту "форму" задать, и она у вас представляет "содержание". Кстати, в плане публикаций, как я полагаю, мы дальше всего продвинулись в обсуждении этого вопроса с Костеловской. Была такая серия статей по поводу пространственной формы. И там я обсуждал понятие "формы" у Канта и различие между "формой вообще" и "пространственной формой". И отношением между "формой" и "содержанием". Это сегодня проблема номер один внутри логической части СМД-методологии.
Г.П. Щедровицкий
9.01.1989, Киев
Свежие комментарии