На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • vg avanesov
    Юля, а вот схемку, интересно, сюда никак не выложить?Г.П.Щедровицкий. ...

Летняя Школа 20-08-2011_Щедровицкий П.Г._Заключительный доклад. Рефлексия участников

Верховский Н.С.

Уважаемые коллеги, заключительный на этой школе доклад – Петр Георгиевич Щедровицкий. Короткий заключительный доклад.

 

Щедровицкий П.Г.

Если позволить себе жанр развернутого выступления, то к нему, в силу его места в структуре общих дискуссий, будут существовать слишком серьезные претензии и требования как к заключительному докладу. Поэтому я не готов к тому, чтобы проводить какие-то обобщения, и хочу построить свое выступление в жанре путевых заметок, относясь к тезисам и материалам дискуссий которые проходили в эти дни.

Этот жанр и эта задача облегчаются тем, что в целом я считаю, что дискуссии были достаточно конструктивными. Более того, я считаю, что каждый из докладов, он свою лепту или какой-то свой строительный материал в развертывание общего обсуждения внес. И с этой точки зрения я считаю, что как-то довольно удачно у нас получилась сама эта школа, как в плане ее замысла и первичного тематического планирования, так и в плане ее реализации.

Я не знаю, о чем это свидетельствует, но вот общее ощущение какого-то такого общего медленного поступательного движения у меня лично есть и я надеюсь, что оно есть и у многих из вас. Как я уже сказал, это позволит мне какие-то вещи давать через отсылки к этим докладам и дискуссиям и сэкономить время, а главное не вдаваться в излишнюю детализацию, которая чревата вопросами и невозможностью на них как-то связно отвечать.

Итак, мы с вами начали свое движение по теме «Предмет и предметизация» с предположения том, что предмет в числе других организованностей мыследеятельности, (и, наверное, в этот момент мы, прежде всего, в основном рассматривали совокупности эпистемологических организованностей) призван отвечать на вопросы о чтойности мысли, коммуникации и действия.

Это позволило на следующем шаге выдвинуть гипотезу о том, что предмет в структурах мышления и деятельности, а потом мы расширили, фактически расширили эту трактовку и включили в область рассмотрения также ситуации жизнедеятельности, замещает объект. В том смысле, что это такая сторона, проекция или представление об объекте, которая временно и уместно, то есть в ситуации, выдается за объект и выполняет соответствующий набор функций в процессах и структурах мыследеятельности, жизнедеятельности.

На полях замечу, что явно это расширение было нами обсуждено на докладе Веры Леонидовны Даниловой, и я считаю, что это достаточно конструктивно, и, может быть, не учет этого фактора, он как раз мешал нам какие-то моменты, аспекты понять лучше.

Подобное расширение сферы приложения или применения этого понятия, первичного понятия о предмете и предметности, с моей точки зрения, неминуемо влекло за собой, или должно было повлечь, более внимательное отношение к роли сознания. И в этом плане оно должно было повлечь восстановление темы и интереса к связи между мышлением и сознанием, но этого не произошло. То есть сознание в нескольких докладах фигурировало, но как бы в тени. Мне кажется это упущение. Частично его можно компенсировать очень высоким интересом к проблематике сознания на предыдущей школе, при обсуждении проблемы проблематизации, хотя и там, конечно, вот этот аспект ситуации не был достаточно артикулирован.

Я задал вопрос: почему или за счет чего предмет может выполнять эту роль? То есть, какие причины приводят к тому, что представление замещает объект и выполняет роль объекта, или выполняет роль признанного и принятого адекватного представления объекта?

Ну, вот, если говорить очень грубо, я бы выделил три группы причин. О двух мы с вами говорили. А именно, мы говорили о том, что объект не сопротивляется процедуре предметизации, и именно этот аспект я имел в виду, когда обращал внимание на появление второй природы, в которой окружающие нас предметы сделаны под функции. И в этом смысле их материал заранее спроектирован и сорганизован так и таким образом, чтобы выполнять определенный набор функций, но и в этом смысле они не могут сопротивляться нашей деятельности, потому что они заточены под нее. Да, лошадь может сбросить наездника, но вряд ли стул начнет брыкаться и, так сказать, мешать на нем сидеть.

Мне кажется, что эту тему тоже очень тонко подметила Вера Леонидовна, когда она рассказывала про кулинарию и ландшафтное искусство в школе у Богина. Мне кажется, совершенно понятно, что, будучи погруженными в мир второй природы, в основном и прежде всего, вот это поколение, в общем-то, уже и мое поколение, не говоря уже о поколении, так сказать, моих детей или внуков, оно вообще не сталкивается с тем, что оказывает сопротивление, ну, или очень редко сталкивается. Поэтому приходится восстанавливать какие-то подобные ситуации в самом процессе обучения, возвращая мир в той части, в какой он сопротивляется нашей деятельности.

Пока я слушал выступление Градировского, мне пришла SMS от жены, которая звучит так: «Лиза читает Тома Сойера, Настя катается на велосипеде, а Катя начала говорить». Вот значит... ну, я не увидел во всем этом ничего, пока не пришла следующая sms, которая звучит так: «А Лева ищет змей». Вот я понял, что все-таки, наверное, мальчики, они как-то все время в поисках объекта.

Второй момент и вторая причина – это отсутствие проблематизации. Я бы ни в коем случае не отнес ситуации, которые здесь описывались, ну, например, на примере детского развития или даже на примере управления, как к классу ситуации проблематизации. То есть, вообще-то, наверное, надо допустить наличие такого стечения обстоятельств, когда одно представление об объекте вытесняется другим представлением об объекте, когда предметизация отменяется наличием другого лица или другой силы, которая используя ситуацию взаимодействия и коммуникации, накладывает ограничения на эту процедуру.

И вообще-то, когда мы с вами говорим о системомыследеятельном подходе, о мыследеятельности и коммуникации, мы прямо или косвенно подразумеваем, что в среднем слое схемы мыследеятельности происходит именно это, то есть борьба вокруг гипотезы об устройстве объекта.

Но, коллеги, давайте не будем излишними идеалистами. Вот Сергей Александрович в своей лекции, на мой взгляд, подчеркнул и обратил внимание, наше совместное внимание, на очень важный момент, сказав, если вы помните о том, что любое знание об объектах, в естественных науках в том числе, – это результат консенсуса.

Георгий Петрович очень любил приводить пример о том, как на съезде физиков в Карлсруэ в начале ХХ века, они голосованием решали вопрос, что существует: атом или молекула. Мы прекрасно с вами понимаем, что этот механизм работает гораздо мощнее и гораздо чаще, чем конкурентная коммуникация. Более того, один из наших докладчиков даже позволил себе утверждение, что коммуникация принципиально не конкурентна, ну, в тех теориях и концепциях коммуникации, которые он представлял.

А уж, что говорить о разговорах родителя с ребенком... Вряд ли мы будем описывать их в терминах проблематизации. Вряд ли мы будем описывать в терминах проблематизации школьное обучение. Учитель вообще по позиции, а уж тем более в классно-урочной системе имеет право на продолжительную речь. А ребенок не имеет право институционально, на то, чтобы сказать: «Нет, мир устроен иначе». И никакой коммуникации в том смысле, в каком мы связываем с понятием коммуникации конкуренцию и проблематизацию, в большинстве ситуаций взаимодействия между людьми опосредованными речевыми актами, дело не идет.

Но абстрактно мы можем сказать, что да, наряду с сопротивлением объектов может быть ситуация столкновения, конфликта и конкуренции между носителями разных точек зрения, в ходе которых обе предметных структуры или оба предмета, вступивших в этот конфликт и конкуренцию, разрушаются. Соответственно, отсутствие сопротивления объекта и отсутствие подобных ситуаций взаимодействия и коммуникации будут способствовать закреплению и воспроизводству предметных представлений.

И в этом плане можно сказать, что чем меньше уровень коммуникации, в смысле проблемной коммуникации, и проблематизации в научной сфере, тем устойчивее научные предметы. Чем меньше проблематизации, чем больше политкорректности в политической коммуникации, тем устойчивее стереотипы, сложившиеся тем или иным образом.

Ну, и наконец, третий момент, который, безусловно, лежит в основе формирования предмета – это то, что в философии и социальных дисциплинах давно получило название «естественные установки». Я об этом написал в своем докладе на «Семейке», но поскольку я не понимаю, какой круг хождения приобрел этот доклад, то я позволил себе его вытащить вновь из компьютера, и прочитаю вам буквально несколько фрагментов, ровно с тем, что мы понимаем, что этот жанр цитирования самого себя, он чем хорош? Тем, что текст этот не дописан и не додуман, но мне легче прочитать, чем заново вспоминать.

Поскольку целый ряд элементов этого текста просто цитаты, то одновременно я и процитирую ряд авторов, но все равно понимаете, что наверно, если вы начнете их читать, то не всегда найдете в них аналогичные высказывания.

Итак.

«Жизненный мир исходно схватывается человеком, согласно Гуссерлю, в так называемой естественной установке, воспринимается им как нечто само собой разумеющееся. В понятие жизненного мира входит совокупность предположений, изначально не проблематизированных эмпирическим индивидом.

В их числе то, что мои собратья существуют, что они воздействуют на меня, что между нами могут быть установлены отношения коммуникации и взаимопонимания, что они осуществляются при помощи определенной системы знаков и символов. Наконец, что это происходит в рамках определенной социальной организации и социальных институтов, ни один из которых не является моим творением.

Естественной установке свойственно принимать мир и его предметную наполненность, как нечто само собой разумеющееся. Человек, как остроумно замечает Шульц, в обычной жизни воздерживается от сомнений в его существовании. Он называет эту установку «эпохе наоборот», «эпохе естественной установки».

Мир нашей работы, телесных движений, манипулирования с объектами и обращение с вещами и людьми, конституирует специфическую реальность повседневной жизни. Этот мир сообщает о себе посредством совокупности реальных, буквально физических и знаковых воздействий на индивида, и если так можно выразиться, предлагает себя для использования.

Именно это помогает последователям Гуссерля и так называемой феноменологической традиции в социальных науках утверждать, что социальные науки находят свое подлинное основание в конститутивной феноменологии естественной установки.

Ядро социальной реальности, как показала Мария Монтессори и обобщил Джордж Герберт Мид, образуют зоны непосредственного манипулирования, в основе которого с самого начала лежат движения руки, впоследствии расширяемой за счет способности письма. (Это к продолжению доклада Даниловой).

Мелкая моторика, как показали многочисленные исследования, лежит в основе формирования навыков действия, в том числе мыслительных. Операционализм Бриджмена и Щедровицкого, артикулированный в их концепции образования знания, имеет в своем основании именно это непосредственное орудование доступными, прежде всего, телесными орудиями, создающее мир в пределах досягаемости.

Вместе с тем, мы хорошо понимаем, что так называемая естественная установка, базируясь на фундаментальных механизмах работы сознания, и в этом смысле, имеющая своего рода естественную подоснову в реальных процессах конституирования социального мира, дополняется и достраивается целым рядом контуров осознания, детерминации, управления.

Прежде всего, эта установка с самого начала включена в структуру самого акта действия. Мир не просто предлагает себя для использования. Он рассматривается индивидом, как потенциальная арена его будущего действия. Важнейшая характеристика действия, отделяющая само действие от поведения, и противопоставляющая одно другому, является наличие проекта будущего действия до его актуального существования.

Шульц пишет: «Действие всегда предварительно обдуманное действующим человеком – поведение. То есть поведение, основанное на заранее составленном проекте. Любое проектирование состоит в предвосхищении будущего поведения с помощью фантазии. Я должен представить себе состояние дела, на достижение которого направлено мое будущее действие, прежде чем я буду, смогу сделать первый шаг по его достижению». И далее, цитата: «С помощью фантазии я должен поместить себя в другое время. Это залог будущего совершенного времени».

Разрабатывая проект, мы включаемся в процесс обдумывания будущего действия и его оптимальной структуры. И этот процесс похож на то, что Гегель называл поворачиванием объекта, при том, что объектом в данном случае выступает само будущее действие. Это поворачивание представляет собой драматическую репетицию воображения и мышления, конкурирующих друг с другом, способов организации действия и сценариев возможного развертывания событий.

Наличие проекта набрасывает сетку значимости на материал деятельности, который мы будем, предполагаем, в дальнейшем привлекать при осуществлении самого действия, и само действие приобретает смысл только через свою соотнесенность с проектом.

Другими словами человек рождается в организованном социальном космосе, организованном вокруг него, вокруг человеческого я, за счет меняющейся по мере взросления временной и пространственной перспективы – геометрии различных дистанций, различных степеней близости, анонимности. В частности, исследование этого, как известно, легло в основу ряда работ Бурдье.

А до него, как показал уже Дильтей, прорастание опыта человека выглядит как типизация.

Несколько лет тому назад, я обратил внимание на понятие типологии и роль типологического метода, наряду с так называемыми номотетическим и идеографическим способами образования знания в современной методологии гуманитарных наук.

Однако этот тезис, правильный по существу, относился мной исключительно к уровню методологии гуманитарных и социальных наук, и подчеркивал логическую структуру типологически организованного знания, как условного обобщения.

Сегодня я склонен сильно расширить границы своих трактовок. Типизация и типологизация претендуют занять место ключевого методологического принципа в социальных науках именно потому, что область функционирования данного принципа гораздо шире. На основе типизации эмпирический индивид образует простейшее знание о предметах окружающего его мира на уровне так называемого здравого или общего смысла. В дальнейшем будет понятно, почему термин... (не будет понятно, потому, что я до этого не дойду) термин common sense, развитый еще английскими эмпириками на заре нового времени, имеет важное значение, и указывает на краеугольные моменты образования первичных структур социального мира.

Здравый смысл эмпирического индивида является системой типизированных конструктов. В рамках образования этих типов, запас наличного опыта, о каком бы уровне его актуальной наполненности мы не говорили, речь с одинаковой степенью может идти о ребенке или пожилом человеке, функционирует, как схема референции.

Шульц пишет: «Не проблематизированный предшествующий опыт дан, как типизированный, то есть несущий открытый горизонт ожидаемого сходного опыта». Помимо ассоционистских представлений английского эмпиризма, который, без сомнения, нуждается в новом прочтении в рамках введенных схем, можно сослаться на Гуссерля, который в своей трактовке кантовской апперцепции утверждал, что то, что испытывается в опыте реального восприятия объекта, апперцептивно передается любому другому сходному объекту, воспринимаемому лишь как тип. Данный конкретный объект, вещь, может восприниматься и реально воспринимается, как представитель, экземпляр всеобщего типа».

А вчера, на мой взгляд, Вера Леонидовна подошла вплотную и остановилась перед этой проблемой. То есть вот этот перенос, с одной стороны через действие, вы помните пример с мытьем посуды, со сгибанием из листа бумаги самолетика, игры с надеванием шапки на мячик, это может быть два разных механизма типизации – один через тип действия, другой через тип объектов или вещей.

И, как метко выразился Шульц, по мере усложнения реального опыта эта типизация нарастает тем больше, чем больше личность другого человека растворяется в нераскрытой анонимности его функций. Это очень важное замечание, потому что, с моей точки зрения, вопрос не только в функциональности вещей и предметов (пример со стулом), но и вопрос функциональности людей, входящих в круг взаимодействия с ребенком.

А Вера вчера сказала: «В какой-то момент ребенок к себе начинает относиться как к предмету». Но обратите внимание, в какой-то момент он и к учителю начинает относиться как предмету, то есть как к обобщенной функции, закрепленной в определенной морфологии.

Здравый взрослый и бодрствующий человек в каждый конкретный момент времени обладает запасом опыта, выстроенного из наследий воспитания многочисленных влияний, традиций, привычек и собственных размышлений, он содержит в себе разные типы знаний, находящихся в крайне рассогласованном и спутанном состоянии. «Однако этих знаний обычно хватает, чтобы справляться с жизнью», – пишет Шульц. У подобного индивида, особенно, если он не меняет место жительства, род занятий, есть весомые шансы сохранить адекватность и достигнуть своих целей.

Более того, человек лишь частично и избирательно заинтересован в ясности своего знания. Его в подавляющем большинстве случаев интересует лишь вероятность, обобщенное схватывание тех шансов и рисков, которые привносятся на личные ситуации в будущий результат его действий.

Предвосхищение будущего состояния дел представляет собой совокупность догадок о том, на что следует надеяться и чего следует опасаться, в развитом случае – чего следует ожидать. Это знание своеобразных рецептов жизни, подобное уверенности в том, что завтра, как и сегодня, взойдет солнце, что водитель остановит свою машину, если зажжется красный свет, а письмо, брошенное сегодня в почтовый ящик с высокой вероятностью, через несколько дней будет доставлено адресату.

Таким образом, смысл этого фрагмента заключается в том, что бы оттенить роль третьего компонента в формировании предметности, то есть естественной установки. Поставить ее, естественную установку в центр того треугольника, который мы здесь рисовали. А именно треугольника, состоящего из предмета, действия и знака. И указать на то, что действие, предмет и знак наворачивают вокруг этой естественной установки многочисленные усложняющие оболочки, детерминированные как взаимодействием социальных ситуаций, так и культурой, но могут и не проблематизировать и, по всей вероятности, в большинстве случаев не проблематизируют саму эту установку.

С этой точки зрения, Вера, я бы поставил бы под сомнение тезис о гибкости. Тезис о том, что вот эти вот, так сказать, простейшие предметности или структуры предметной организации, формирующие в детском возрасте во взаимодействии с, там, кошкой, родителями, посудой, игрушками, легко поддаются распредмечиванию и перепредмечиванию, я бы, честно говоря, сильно усомнил. Более того, ведь, вроде бы, мы даже знаем с вами целый ряд психологических теорий, которые показывают, что сильные паттерны, возникшие в детском возрасте, могут потом корежить достаточно сложные культурные профессиональные, социально-психологические устройства или образования, которые возникают впоследствии.

Я бы вернулся к роли образования. Мы разбирали это на предмете, условно, школы развивающего обучения, мы это разбирали на примере рефлексии педагогов, в том числе и дидактической рефлексии. Но, мне кажется, надо ответить на вопрос о том, каким образом культурное значение и культурные предметы, часть из которых может быть элементом, циклом жизни понятий или знаний, вмонтируются в эти конструкции.

С этой точки зрения, я думаю, что они могут сосуществовать, не перестраивая нижележащие этажи. Вот момент, который, если вы помните, я обсуждал на самой первой игре по онтологии, а именно принцип Макса Шелера в его онтологическом конструировании о том, что уровни реальности, они потому уровни, что более высокие этажи реальности не перестраивают напрямую нижележащие. Они относительно автономны. Более того, между ними могут быть не только отношения ассимиляции, когда верхний уровень охватывает и перестраивает нижний, что возможно, но отношение аккомодации, когда верхний уровень приспосабливается к нижнему. Он вынужден к ним приспосабливаться, потому, что нижний уровень имеет гораздо более высокую степень материализации.

И наконец, я бы, конечно, серьезно вернулся вновь к проблематике онтологии. Может быть, мы получаем здесь один из вариантов дифференция-специфика онтологии. В отличие от тех или иных или иных представлений, то есть иных предметов, онтология перепроверяет предметные структуры нижележащего уровня. Но, так или иначе, что-то может стать онтологией, только, если она осуществила такую переплавку. А если ей это не удалось, то она стала, как бы еще одной надстройкой, еще одним предметом.

И наконец, последняя реплика, я уже употреблял этот термин, реагируя, в том числе, на рассказ о Лумане. Сегодня его употребил Сергей Градировский в своей апологии мышления, в том числе мышления претендующего на онтологизацию, если пользоваться тем, что я сказал только что выше. Но я хочу сказать, что, с моей точки зрения, наметился еще один довольно любопытный ход, я не знаю, может быть, он был всегда, это требует какой-то реконструкции.

Вот в чем заключается мое ключевое возражение на, например, многие социологические представления и такую установку, такой горизонт, в котором эти представления строятся. Вот точно так же, как мы можем рассматривать влияние онтологии и онтологических представлений на совокупность предметов и предметизации, мы можем рассматривать обратное отношение. Это то, что я, Миша, тебе говорил после твоего доклада. Социология играет на понижение, поскольку она грешит следующей процедурой. Она использует исследовательско-аналитический аппарат для реконструкции массово распространенных предметностей, а потом их онтологизирует. То есть она выдает за онтологию, фактически архетипы этих естественных установок, производные от образа жизни, социальных машин и так далее, и тому подобное. Она отказывается от попытки противопоставить этому что-то другое. Она наоборот, обобщает и придает этому, как бы еще более высокий статус через теоретическое описание, а потом своеобразную онтологизацию, или вот, может быть, придумать этому какой-то другой термин, как бы закрепление фактически как подлинного утверждения об устройстве мира, как он есть на самом деле.

Ну, вот онтикой называется, скорее, то, что внизу, а вот когда оно проходит этот цикл, используя теории в качестве своего легитимизующего начала, и вообще современные исследовательские, научно-исследовательские и проектно-исследовательские институты, как способ легитимизации такого знания, то это, наверное, надо называть как-то по-другому.

Именно поэтому я всегда говорю о том, что все-таки мы с вами должны всегда помнить, в каком мире мы хотим жить, в каком мире нам будет приятно жить, и относиться достаточно сдержанно, как ко всем тем концепциям, которые выдают за объект на самом деле некое реальное положение дел, взятое в той или иной производной.

Здесь я сделаю паузу, я готов ответить на какие-то вопросы, наверное, готов, то есть я психологически готов, я не знаю, могу ли ответить. И потом, у меня будет один организационный фрагмент, а потом, собственно Николай еще скажет... А, может, ты сейчас скажешь, а народ начнет готовиться, прежде чем будут вопросы? Давай я скажу.

Мы просто предлагаем не тянуть резину, а буквально сейчас желающим высказаться в рефлексивном жанре по итогам школы, и единственное пожелание от организаторов, если можно это высказывание заканчивать так сказать гипотезами о тематическом содержании направленности следующих школ.

Вопросы. Да.

 

Якимов А.

Действительно ли интегрируются компромиссные предметные образования или каждая из договаривающихся сторон относится к какому-то своему предмету, оставляя поле неопределенности?

 

Щедровицкий П.Г.

А вы знаете, это зависит от типа деятельности. Потому, что например, там, где речь идет о научных школах и институтах, ну, да, как бы структура такова... у них же практически нет совместного действия. Поэтому они могут, ну, грубо, так сказать на определенное время признать, что вот эта точка зрения признается, отражающей объект на самом деле, а вот остальные имеют еще право участвовать в соревнованиях.

Хотя, обратите внимание: чем более трудоемкой становится сама научно-исследовательская деятельность, чем более важную роль в ней играют сложные установки, а значит финансирование и распределение ресурсов, тем меньше возможностей у проигравших продолжать свои линии работ. И в этом смысле наука – это институт с убывающей полезностью. То есть он за счет той социальной динамики, которая сегодня внутри него является доминирующей, он отбраковывает часть концепций, а потом их фактически закрывает, потому что продолжать их невозможно, люди не могут за свои средства построить какой-то исследовательский стенд или проводить какие-то дорогостоящие эксперименты.

Потом, через какое-то время может оказаться, что, грубо говоря, закрыли то, чего не надо было закрывать, и идет возврат, восстановление финансирования, но обычно в таких ситуациях оказывается, что большинство людей оттуда ушло и восстанавливать нечего.

А если вы имеете дело с практическим действием, например, со строительством сложного технического объекта, то консенсус это уже решение. Понимаете? Если вы выбираете делать вам воздушный или водяной СПОТ на атомной станции, то, если вы выбрали делать водяной, то вы уже воздушный не делаете. И все. В этом смысле решение... при этом обратите внимание, обе стороны будут доказывать с пеной у рта, что именно это решение является оптимальным для обеспечения безопасности, но в тот момент, когда вы в проект внесли какое-то из этих решений, вы не можете делать и то и другое, у вас тема закрылась.

 

Якимов А.

То есть какая-то возможность обратимости действия позволяет жить некоторое время в параллельных мирах?

 

Щедровицкий П.Г.

Еще раз. В науке, да. А в практическом действии, ну, конечно, можете жить в параллельном мире, но не на правах действия. Ну, не знаю, вас послом куда-нибудь отправят...

Хорошо, что нет вопросов. Осталось последнее организационное замечание, возвращающее к моей установке. Значит, с этой точки зрения, я считаю, что у нас с вами есть четыре установки или четыре стратегии.

Стратегия первая – исследовательская. Просто вообще-то, все, о чем мы здесь говорим, хорошо было бы посмотреть на каком-нибудь материале. Поскольку для многих материал детства, материал взросления, материал обучения является близким, то это может быть одной из сфер, в которой такие исследования имеет смысл разворачивать. Без этого, то есть без восстановления исследовательско-экспериментальных работ в этой области, мы до ответа на вопрос о дальнейших направлениях технологизации мышления не дойдем, так и останемся на уровне общих гипотез.

Стратегия вторая – онтологической работы. При этом, с моей точки зрения, она имеет, по крайней мере, два уровня значимости.

Первый, самый очевидный, что человек, у которого есть онтология или есть зачатки онтологии, всегда более устойчив и организован, чем тот, у которого ее нет, поэтому иметь онтологию полезно. Второе: если нам удастся довести наши работы в этом направлении до того уровня, когда мы начнем переплавлять ряд предметностей, и в этом смысле выстраивать более устойчивые и многоуровневые системы представления, оно хорошо.

Третье – стратегия построения новых методологических предметов. Я не знаю, как правильно сказать «методологических» или «системомыследеятельностных», с учетом предыдущих оговорок про роль онтологии, но пока давайте поставим это в скобки. Это вопрос, в том числе, и о докладе Бориса Марковича, - геология, оценки того, что произошло, ну, например, в этой сфере, и возможном выборе каких-то приоритетов для специальной работы по предметизации.

И, наконец, четвертое – это стратегия отработки технологии рас- и перепредмечивания. Для меня это связано с более детальным пониманием роли и места естественной установки в формировании исходных предметных структур, связи между мышлением и сознанием, и, грубо говоря, теми пертурбациями, которые предметы, возникшие в естественной установке претерпевают при погружении в те или иные эпистемические и культурные пространства. Неважно, в процессах ли обучения или в процессах трансляции культуры, о чем мы, к сожалению, не поговорили достаточно подробно.

Вот, мне кажется, все эти четыре стратегии, они возможны и, может быть, именно по ним в дальнейшем, то есть, в течение этого года нужно сформировать группы, и эти группы должны быть сквозными для серии школ. В том смысле, что эти направления, в том числе, дают некоторую простейшую систему разделения труда нашей работы. Наверное, ее потом можно усложнять, но как тип самоопределения и как тип той работы, которая проводится между школами, это, мне кажется, могло бы быть основой для кооперации и коммуникации внутри нашего состава.

 

Верховский Н.С.

С уточнением, что четвертая стратегия, она в принципе просто называется отработка технологии.

 

Щедровицкий П.Г.

Ну, да.

 

Верховский Н.С.

Не только в данном контексте перепредмечивания и распредмечивания, а дальше может быть и других.

 

Щедровицкий П.Г.

Но с учетом того, коллеги, что на самом деле, я понимаю, что мы говорим о технологической платформе. И я думаю, большая часть тех, кто был год назад, они видят прямую связь между вопросом предметизации и вопросом распредмечивания, то в некотором плане это сквозная группа, которая занимается технологический платформой, фокусируясь на теме года, но удерживая связь между технологиями, которые входят в этот пакет. Вы все помните, что понятие технологической платформы вводилось именно потому, чтобы показать, что технологии никогда не ходят в одиночку, они всегда ходят пакетами, такими связанными группами технологий, собственно, определяя такие формационные изменения в наших практиках, в данном случае мы говорим о практиках мышления.

 

 

Картина дня

наверх